– Наверное, лучше взять их наверх, – сказал я.
Морли взглянул на картины.
– Психиатру его вовремя не показали.
– Но какой талант! Вот она.
– Я сражен. – Он уставился на портрет блондинки, как будто хотел проглотить его.
– Пойдем наверх, насладимся в спокойной обстановке.
Но нам пришлось пройти мимо Кида, Уэйна и Питерса.
– Что это у вас? – поинтересовался Черный Пит. Причин скрывать правду у меня не было.
– Кое-что из работ Брэдона. Я спас их из огня.
Им стало любопытно: Брэдон никому не показывал своих картин.
– Вот это да! – воскликнул Кид, просмотрев две военные сцены. – Да он больной!
– Нет, – возразил Уэйн. – Так оно и было, так мы чувствовали.
– Чепуха, все выглядело иначе.
– Знаю. Я говорю, так мы чувствовали.
– Смотрите, мужики, – включился в обсуждение Питерс, – а ведь он недолюбливал Дженнифер.
Как-то вышло, что я спас четыре портрета – блондинку и три Дженнифер. Ребятам повезло, что их изображений я не вытащил. Они бы не оценили мастерство живописца. Портреты Дженнифер я схватил просто второпях.
Питерс разложил картины у фонтана. Третий (наверное, недавний) портрет Дженнифер я раньше не разглядывал. Он был самым ужасающим из всех, он словно источал ужас и заставлял усомниться в здравом рассудке художника.
– Мы знали, что Снэйк псих, но не до такой же степени. Гаррет, не вздумайте показать его мисс Дженни. Это слишком жестоко, – сказал сердобольный Кид.
– И не собираюсь. Я хватал наугад. Но вот она, блондинка. Этот портрет я захватил не случайно. Вот женщина, которую я видел много раз. Кто она?
Они посмотрели на меня, на картину, опять на меня. Наверное, подумали, что я тоже не крепок на голову и позволил себе увлечься первым подвернувшимся под руку предметом, но сдержались и не высказали своего впечатления вслух.
– Понятия не имею, Гаррет, – рубанул Питерс. – Никогда ее не видел. А вы, ребята?
Уэйн и Кид покачали головами.
– Хотя… вроде бы… – промямлил Уэйн. В голове у Кида тоже мелькнула какая-то мысль, он наморщил лоб, подошел ближе.
– Узнаешь? – спросил я.
– Нет. Секундочку… Нет. Просто игра воображения.
Я не стал спорить. Все равно доказательств пока нет.
– Пошли, Морли.
Мы начали собирать картины. Теперь Питерс, нахмурившись, рассматривал блондинку, мучительно пытаясь что-то сообразить. Он побледнел немного, вконец растерялся, но так ничего и не сказал. Мы собрали полотна и направились к лестнице. Поднялись на четвертый этаж, и я, меня точно подтолкнул кто, подошел к перилам балкона. Питерс и Кид о. чем-то возбужденно шептались.
У Морли слух острей моего.
– Не знаю точно, о чем они говорят, но они пытаются убедить друг друга, что это невозможно.
– Они узнали ее?
– Они думают, что она как две капли воды похожа на ту, кем быть не может. Да, кажется, я не ослышался.
Все это мне совсем не нравилось.
В гостиной Морли водрузил портрет таинственной дамы на полку у камина и принялся сосредоточенно изучать его. Я неверно истолковал этот интерес, что простительно: слабость Морли к женскому полу ни для кого не секрет.
– И не мечтай, дружок. Место занято.
– Спокойно. Садись и смотри на картину. Не случись чего-то очень важного, Морли не стал бы говорить со мной подобным тоном. Я устроился поудобнее и воззрился на портрет.
Морли поднялся, задул несколько ламп. Комната погрузилась в полумрак. Потом он отдернул занавески. Теперь ничто не скрывало от наших глаз неистовствующую за окном бурю. Устроив все таким образом,
Морли продолжал изучать картину. Женщина на ней казалась все более и более живой, овладевала постепенно всем моим существом. Мне хотелось взять ее за руку и увести прочь, спасти от той жути, что настигала ее.
Буря как бы перекликалась с фоном картины и еще усиливала эти ощущения. Проклятый Снэйк Брэдон был колдуном. Портрет, если долго смотреть на него, действовал даже сильнее, чем пейзаж с болотом и виселицей, но природа этого воздействия оставалась неуловимой, секрет его ускользал от меня.
Я почти слышал ее мольбы о помощи.
– У, ведьма! – пробормотал Морли. – Она затмевает все. Сейчас мм ее уберем.
– Что ты сказал?
– Там есть еще что-то. Но нас отвлекает женщина.
Точно. Фон картины казался мне лишь украшением, подчеркивающим ее удивительную красоту.
Морли взял с моего стола бумагу и с помощью небольшого ножичка вырезал силуэт блондинки – чтобы прикрыть ее.
– Упаси тебя Господь испортить картину. Прирежу.
Я уже знал, куда повешу ее. У меня дома в кабинете как раз есть пустое местечко.
– Я скорей сам себе глотку перережу, Гаррет. Твой Брэдон псих, но псих гениальный.
Любопытно, Морли называет Снэйка сумасшедшим, а ведь они никогда не встречались.
Морли задул еще одну лампу и закрыл незнакомку на портрете.
– Будь я проклят…
Картина не утратила выразительности, но теперь стали заметны и детали.
– Не думай ни о чем, – шепнул Морли, – просто погружайся в нее.
Я старался как мог.
Снаружи черт знает что творилось. Раскаты грома, сверкание молний. Вот как раз вспышка – и тут же на картине тоже словно вспыхнуло что-то, шевельнулось во тьме.
– Ну?
Это длилось лишь долю секунды – и больше не вернулось. Напрасно я пялил глаза.
– Ты видел лицо? – спросил Морли. – Лицо в тени?
– Да. Но только секунду и больше не вижу.
– Я тоже. – Он убрал бумагу. – Она бежит не от чего-то, а от кого-то.
– И к кому-то взывает. Думаешь, Брэдон имел в виду определенного человека?
– Бежит от кого-то к кому-то? – уточнил дотошный Морли.